УДЕРЖИВАТЬ
от падения – да это нужно... Но
кто
падает,
кого
и чем нужно
удерживать? Падает, очевидно, тот, кто нетвёрдо держится на ногах, у кого не хватает точки
опоры, – то есть увечный, инвалид. Инвалиду как раз и требуется протез, коим в случае
моральной увечности является религия. Но ведь кроме увечных есть и здоровые, ни в каких
костылях не нуждающиеся, да и увечных можно и нужно лечить! Как и в физической жизни, в
духовной жизни есть здоровые люди, моральные инвалиды с религиозным протезом, а также
моральные инвалиды без протеза. Последний тип упорно выставляется в качестве самого что ни
на
есть
подлинного
«атеиста».
На самом деле это никакой не атеизм, а запущенная болезнь.
Отсюда вывод. Религия есть моральный протез, насильственно отнимать который у
инвалида – грешно. Такой «воинствующий атеизм» сам морально ущербен и его
никогда
не
принимали
никакие
сколько-нибудь вменяемые левые политические силы. Он был и остаётся
уделом всяческих дюрингианских и прочих вульгарно-социологических учений. Читайте об этом
и у Энгельса, и у Ленина! Подлинный атеизм неотделим от революционной борьбы за такие
общественные условия, которые не будут порождать инвалидов. И этим марксистская точка
радикально отличается от церковной. Нельзя закрывать глаза на то, что любая церковь как
производитель, оптовый и розничный торговец моральными протезами, не может не быть
заинтересована в умножении числа инвалидов. Более того, религия прямо утверждает, что
всякий человек изначально есть инвалид, нуждающийся в моральном костыле.
У Достоевского в
черновом варианте «Братьев Карамазовых» Смердяков, прежде чем
покончить самоубийством, говорит Ивану:
«Бога-то на свете нет–с, это пусть ваша правда–с,
только совесть есть».
Писатель не рискнул поместить эту фразу в окончательный текст романа,
ибо натолкнулся здесь на факт, от которого в ужасе отшатнулся. Этот факт заключается в том,
что
человеческая совесть существует объективно, совершенно независимо от религии и
церкви
–
она имманентно присуща человеку, даже Смердякову как общественному
существу, а не «дарована свыше».
Религия же и Церковь унижают человека, отрицая наличие в
нём совести и помещая её в потусторонний мир. Грубо говоря, церковь внушает человеку: без
Бога ты прах, а мы, попы, суть единственные посредники между тобой и Богом. Стало быть, и без
нас ты тоже прах.
Сторонников безальтернативности моральных протезов было немало и в истории русского
освободительного движения. Так, например, М. Горький утверждал: «Бог есть комплекс тех
выработанных племенем, нацией, человечеством идей, которые будят и организуют социальные
чувства, имея целью связать личность с обществом, обуздать зоологический индивидуализм».
Горькому яростно возражал Ленин: «Бог есть (исторически и житейски} прежде всего комплекс
идей, порождённых тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом,
– идей,
закрепляющих
эту придавленность... В действительности «зоологический
индивидуализм» обуздала не идея бога, обуздало его и первобытное стадо, и первобытная
коммуна. Идея бога
всегда
усыпляла и притупляла «социальные, чувства», подменяя живое
мертвечиной, будучи
всегда
идеей рабства (худшего, безысходного рабства). Никогда идея бога
не «связывала личность с обществом», а всегда
связывала
угнетённые
классы
верой в
божественность
угнетателей».
Ленин потому так яростно боролся с «богостроительством», с обратным превращением
научного социализма в вероучение, что отчётливо понимал, что никакая вера не выдержит
противостояния со знанием и будет рано или поздно низвергнута.
Коммунизм – слишком серьёзное дело, чтобы в него достаточно было только верить. В
обиходе мы часто употребляем слово «вера» как синоним твердого знания, убеждения. Но при
этом следует иметь в виду, что вера в собственном смысле этого слова – это особое
психологическое явление, диаметрально противоположное знанию. Одному из «отцов церкви»
Тертуллиану (III в. до н.э.) принадлежит знаменитый афоризм:
«Верю, потому что это нелепо».
На первый взгляд кажется, что это какая–то изуверская бессмыслица или намеренное
дурачество. Но в действительности это всего лишь трезвая и честная констатация факта: догматы
о воскресении, о непорочном зачатии и т.п. настолько сверхъестественны, настолько нелепы,