Упрощенная HTML-версия
312
мешает Эмпедоклу испытывать искреннюю жажду знания и горько сетовать на
ограниченность познавательных способностей человека.
Смерть для Эмпедокла есть не что иное, как расторжение частиц стихий, из
которых состоит живое существо:
…………………………..В мире сем тленном
Нет никакого рожденья, как нет и губительной смерти:
Есть лишь смешенье одно с различением того, что смешалось.
Что и зовут неразумно рождением темные люди.
В другом фрагменте Эмпедокл повторяет ту же мысль, но в контексте
нравственного учения египтян загробного воздаяния по заслугам каждого:
Мудрый муж никогда в своем сердце того не помыслит,
Будто жизни предел в том, что жизнью зовем мы, положен
Смертным добрым и злым; и что прежде чем плоть
……………………………………………сотворилась,
Были все люди ничто, и в ничто они вновь разрешатся
.
Для сравнения с выделенными курсивом словами приводим слова, сказанные
Богом Адаму: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из
которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Бытие 3:19).
Любопытны также в этом отношении заключительные строки фрагмента 9:
Что бы за смесь ни явилась на свет: человек или птица,
Дикий ли зверь или куст, – все равно неразумные люди
То происшедшим зовут; когда ж разрешится на части
Тленная тварь, то губительной смертью они призывают,
Древний обычай храня, и я сам ему следовать буду.
Традиционный взгляд на смерть как на переход в неведомый, таинственный мир
гораздо привлекательнее для поэтической натуры Эмпедокла, чем его собственное
физиологическое объяснение смерти.
Жизнь представляется Эмпедоклу тяжким скитальчеством, сплошною мукой,
владычеством лютой Вражды. Более чистая область бытия начинается лишь за луною,
видимый же мир «нечист»; подлунная – «дол безотрадный», полный всевозможных ужасов и
бедствий:
Земля –…………………………….дол безотрадный,
Где и Убийство, и Злоба, и сонмы всех Бед смертоносных,
Немощей, плоть изнуряющих, язв и бесплодных страданий,
Пагубы вкруг обегают обитель во мраке глубоком.
Удел человека на земле – беспрерывная борьба и страдание:
Горе, о горе тебе, злополучный и жалкий род смертных:
Распрей и тяжких стенаний исполнен твой век с колыбели.
Где же убийствам ужасным предел? Неужели беспечный
Ум ваш не видит того, что друг другу вы служите пищей?
Даже самое служение богам исполнено у них кровавого трагизма:
Милого сына схватив, изменившего образ, родитель
С жаркой молитвой ножом поражает, великий безумец!
Жертва с мольбой к стопам припадает, палач же не внемля,
Пиршество гнусное в доме из чада родного готовит.
Так же бывает, что сын из родителя или же дети,
Душу исторгнув из матери, плоть пожирают родную.
В этих словах вовсе не сентиментальность моралиста, в которой Эмпедокла
обвиняли критики (от Платона до современников), это – искренний вопль наболевшей души,
напоминающий воззвания ветхозаветных пророков.