Упрощенная HTML-версия
311
пророческая деятельность Эмпедокла, его торжественный, полный величавой риторики
жреческий тон, наконец, даже внешняя, стихотворная форма, в которую он облекал свое
учение. Последняя имеет свое основание в том, что Эмпедокл был по природе склонен к
поэтическому творчеству (поэтический дар воспринимался как божественный). Но его
стихотворная форма, в отличие от поэтов, поющих дифирамбы царям и различным
божествам, позволяет ему предстать пред лицом своих слушателей во всем величии
обладателя истины. Он не столько рассуждает, сколько вещает от лица вдохновившей его
Музы; он нередко прибегает к доказательству, почти всегда имея в виду дать наставление.
Поэтому, кто хочет быть его последователем, тот должен принять его учение в том виде, как
оно есть, не внося в него ни малейших изменений. А для такой цели наиболее пригодна
именно стихотворная форма, придающая каждой мысли характер незыблемого положения,
самостоятельного, замкнутого в себе афоризма.
Как уже было сказано, при построении как космологической, так и
физиологической систем Эмпедокл пользовался воззрениями своих предшественников, а
также собственными естественно-научными наблюдениями, используя их в качестве
материала. Применяя в своем учении метод всеобъемлющего синтеза, он согласовывал
разнородные понятия и представления, одновременно признавая истинность за различными
точками зрения. Например, его отношение к понятиям возникновения и прехождения,
движения и изменения; его теория четырех элементов; введение двух движущих сил –
центростремительной и центробежной; Любви и Ненависти; учение о круговороте мировых
периодов и пр. Все это представляет в большей или меньшей степени синтез воззрения
древнейших мыслителей: Фалеса, Анаксимандра, Ферекида, Анаксимена, Пифагорейцев,
Парменида, Гераклита, халдеев, египтян, евреев.
Вероятно, этот синтез послужил источником многих странностей и противоречий
в системе Эмпедокла, который так раздражал критиков, поскольку было невозможно отнести
его учение ни к какому из существующих направлений.
Теоретически Эмпедокл стремится вывести всякое бытие из простого соединения
и разделения четырех качественно-неизменных «корней всего сущего», стихий, т.е. строгою
последовательностью построить чисто механическое миропонимание. Но эта сухая
материалистическая система сбивается, когда сталкивается с жизнью, по замечанию
Якубаниса, «подергивается мистическим туманом, приспособляясь не только к требованиям
анализирующего ума, но и к чаяниям сердца». Рядом с многократными заявлениями о том,
что все вообще существующее состоит из материальных стихий и разлагается на них без
всякого остатка, Эмпедокл говорит о «великой клятве», «судьбе», «святом несказанном
Духе» и т.п. Говоря о «великой клятве», Эмпедокл, возможно, намекает на заветные
отношения между Богом и человеком (влияние учения евреев по Пятикнижию Моисея и
других ему современных библейских книг); говоря о «судьбе», Эмпедокл, по-видимому,
платит дань своему увлечению старым мифологическим миропониманием (трагедии Эсхила,
Еврипида); концепция же «святого, несказанного Духа, от века обегающего быстрыми
мыслями вкруг мирозданье», очевидно, навеяна монотеистическим умозрением Ксенофана и
библейским книгами, с которыми он имел возможность познакомиться. Подобных примеров
можно привести множество. Например, Эмпедокл пишет о «золотом веке», люди которого
«вовсе не знали они ни Войны, ни Смятения битвы. Зевса не знали царя, Посейдона не знали,
ни Крона, Но лишь Киприду царицу». В то время как Зевс считался у греков богом
разумного устроения мира, мудрым царем земли и неба.
Иными словами, не только в интеллектуальной деятельности и в разумности
находили люди этого «золотого века» свое блаженство, но и в исренности чувств, в Любви.
Таким образом, изображаемый здесь идеал счастья, покоится на мире человека с самим
собой; мире, который гармонично отражается в отношениях человека ко времени, к
окружающей природе, управляемыми Кипридой. Этот идеал представляет скорее
эмоционально-эстетическое восприятие, а не рационально-теоретическое, что, однако, не