Упрощенная HTML-версия
269
Диоген Лаэрций, рассказывая о стоическом делении философии, говорит, что они
признавали три ее части – физику, этику и логику, причем логику делили на риторику и
диалектику. Риторика делилась также на три части: на учение о совещании, оправдании и
восхвалении (имелись в виду также точки зрения изыскания, или нахождения, выражения и
распределения материала). Диалектика охватывала две области – обозначаемого и
обозначающего или выражения (или слова). В первой части давали учение о наглядных
представлениях, о словах, предложениях и разного рода высказываниях, о тропах, софизмах
и пр.; ко второй области диалектики относили слово как таковое, т.е. говорили о звуках и
буквах, о солецизмах, варваризмах, двусмысленностях, мелодических звуках, поэтических
произведениях, музыке. В ту науку, которую они называли диалектикой, стоики помещали
целиком нашу грамматику, стилистику, поэтику и эстетику. А.Ф. Лосев, авторитетнейший
исследователь наследия Древней Греции, считает именно стоиков первыми философами,
изучавшими выражение (логос) как таковое. В основу стоического учения легло
гераклитовское учение об огне как логосе и о логосе как огне. (Гераклит отождествлял
первоогонь с логосом.) Софисты проявляли к этой области интерес не из-за анализа всего
выраженного, а ввиду прикладных, чисто отрицательных к тому же целей. У Аристотеля это
учение «было отягощено чисто логическими теориями. Историко-философская позиция
стоиков была обусловлена ослаблением онтологических интересов и направлением мысли к
анализу иных, внеонтических сфер, а такой сферой является прежде всего вся стихия
выражения и выразительности. Именно со времен стоиков диалектика стала пониматься в
ближайшей связи с риторикой, в связи с учением о слове вообще, о выражении и
выражаемом, о чисто словесной предметности в отличие от предметности онтологической.
Стоический логос опирался на судьбу, и стоики были настоящими фаталистами, видя в
логосе совмещение всеобщей структурной закономерности и всеобщего предопределения.
Поскольку для них все существующее было телесным, то в этой телесности они искали
телесный первопринцип и находили его в огне, как и Гераклит. Этот художественный
первоогонь, аллегорически воплощенный в Зевсе, и его бесконечные эманации,
составлявшие целую иерархию бытия, были у стоиков и богом, и космосом, и судьбой, и
провидением, и принципом абсолютной случайности всего происходящего (поскольку это –
судьба), и принципом всего целесообразного и всей красоты, и творчества. Телесность мира
составляли те же огонь, воздух, вода, земля в их разных пропорциях; душа мира – это
огненная и воздушная пневма, пронизывающая все части мирового организма. Хрисипп
называет эту душу Зевсом, поэтому Зевс – причина и господин всех вещей; он играет в мире
ту же роль, что и душа в человеке. Если до стоиков философские аллегории прямо
отождествляли отдельные стихии с мифологическими богами, то для стоиков боги – это
лекарственное дыхание, животворящее все стихии, это душа, скрывающаяся в материи.
Стоическая душа материальна, будучи огненным дыханием; но эта одухотворенная материя
– причина мыслительных процессов. Ввиду полной независимости стоического мудреца от
внешних условий для его деятельности не оказывается никаких препятствий, поэтому предел
его творчеству кладет только отсутствие в нем самом этого первичного огня. Согласно
учению стоиков существует четыре вида прекрасного: справедливость, мужественность,
приличие и разумность. Соответственно существует и четыре вида безобразного –
несправедливость, трусость, неприличие и неразумие. Прекрасное стоики называли благом;
оно есть добродетель; этому равно то, что все доброе прекрасно и что доброе равносильно
прекрасному. Прекрасное почти отождествляется со здоровьем. Доброе и прекрасное
настолько слиты между собою, что их называли удовольствиями (Клеанф). Прекрасно жить,
по мнению стоиков, – жить соответственно природе.
Если у стоиков на первом месте был разум, сообразный с природой, то
эпикурейцы выдвигали на первый план ощущение, сообразное с природой; если мудрец у
стоиков получал удовлетворение от разумной целесообразности происходящего, то
эпикуреец – от удовольствия, которое в нем вызывается этим происходящим. Эпикур считал,