Стр. 128 - 2

128
может порождать справедливое, как и изначально справедливое порождает только
справедливое: ведь не может яблоня «родить» плоды сливы, обезьяна – человека. Но если
слива никак не может стать яблоком, то человек, по природе своей принадлежащий к
живому, вполне может опуститься до уровня животных, неумеренно следуя таким же
природным инстинктам, и в совокупности представляя все качества зверей и птиц:
подражательство обезьяны, неосознанную болтливость попугая, имитирующего
человеческие слова без понимания сказанного, жестокость хищников, изменение окраски
хамелеона (лицемерие), подлость шакалов, трусость зайцев и пр.
Если эти качества животным позволяют выживать (их при этом отличает от
человека то, что они не умеют лгать), то человек на уровне животного, стараясь выжить
(поскольку человек существо общественное, значит, он должен уметь общаться с подобными
себе), использует ложь, пытаясь угодить людям, от которых зависят его существование,
процветание, слава, власть. Ведь не зря Диоген Синопский, последователь Антисфена (как и
Платон, и Ксенофонт, он входил в число учеников Сократа), который отошел от
аристократической среды в самую гущу народа и стал проповедовать возврат к природе,
устроил жизнь в соответствии со своими взглядами. Блуждая по многолюдным афинским
улицам с зажженным фонарем при свете дня, он выкрикивал: «Ищу человека!». При встрече
с Александром Македонским, желавшим с ним познакомиться и представившимся ему: «Я
Александр – великий царь», Диоген ответил: «А я Диоген – собака». Александр удивился и
спросил у философа, почему того зовут собакой. На что Диоген ответил: «Потому что тем,
кто мне подает, я виляю хвостом, тех, кто отказывает, облаиваю, а порочных – кусаю».
Назвав себя киником (древнегреч. «собака») и ведя соответствующую жизнь, он выразил
протест против лжи, которая стала в порядке вещей и выражалась в двойственности «я»:
одно было для публики, другое – то, что человек знает о себе и о своих желаниях. Своей
жизнью Диоген как бы предупреждал, что если человек будет сосредоточиваться на своей
физиологической потребности, то может уподобиться животному. Зигмунд Фрейд увидел в
этой физиологической потребности оплот человеческой культуры, примером продукции
которой могут служить некоторые исторические личности, жизнеописание которых дано,
например, у римского историка Светония, который пытается показать как отрицательные так
и положительные стороны правителей Рима.
В частности, римский цезарь Тиберий из рода Неронов («Нерон, – как пишет
Светоний, – прозвище, что на сабинском языке означает «храбрый» и «сильный»»), пасынок
«божественного» Августа, который назначил его своим наследником и о котором сам же
сказал: «Бедный римский народ, в какие он попадет медленные челюсти». Римский народ
прозвал Тиберия Нерона «козлищем» за то, что он завел везде «гнезда потаенного разврата»,
где изобретались «чудовищные сладострастия», «возбуждающие его угасающую похоть».
«Даже в лесах и в рощах он повсюду устроил Венерины местечки, где в гротах и между скал
молодые люди обоего пола предо всеми изображали фавнов и нимф». В изгнании до прихода
к власти Тиберий Нерон, по словам Светония, вел жизнь человека гонимого и трепещущего.
Но пороки, остававшиеся скрытыми от взоров общества, проявлялись в его окружении: «за
безмерную страсть к вину его еще в молодости называли не Тиберием, а Биберием (лат.
bibere «пить»), не Клавдием, а Калдием (caldum «подогретое вино»), не Нероном, а Мероном
(merum «чистое вино»). Потом, уже у власти, уже занятый исправлением общественных
нравов, он однажды два дня и ночь напролет объедался и пьянствовал с Помпонием Флакком
и Луцием Пизоном; одного из них он назначил префектом Рима, другого – наместником
Сирии и в приказах о назначении величал их своими любезнейшими и повсечастными
друзьями». (О пьянстве Л. Пизона, римского префекта, упоминает и Сенека в 38 письме:
«большую часть ночи проводил он пойках, спал чуть ли не до половины дня – тогда лишь
начиналось его утро») Если, например, Цезарь, по описанию Светония, был образцом
человека достойного во многих аспектах, то начиная с Тиберия, властители Римской
империи, придя к власти, и укрепившись в ней соответствующими их натуре путями, стали