Упрощенная HTML-версия
122
значит, что действительность понималась как символ – трансцендентный, национальный,
географический, космический и т.п., который нуждается в расшифровке. Символический
образ логически не охватить, необходимы иные пути проникновения в смысл. Но символ
перестал бы быть символом и сделался бы в сознании простою и самостоятельною
реальностью, никак не связанною с символизируемым, если бы описание действительности
предметом своим имело бы одну только эту действительность: описанию необходимо,
вместе с тем иметь в виду и символический характер самих символов, т.е. особым усилием
все время держаться сразу и при символе и при символизируемом. Поэтому и понимание, и
описание имело двойственный характер.
«Мы требуем от такового описания, – говорит Г. Герц, – чтобы оно нам ясно
показывало, какие свойства приписаны образам ради допустимости их, какие – ради их
правильности и какие – ради целесообразности их. Только такое знание нам дает
возможность изменять наши образы, исправлять их. То, что приписывается образам ради
целесообразности их, заключается в обозначениях, определениях, сокращениях, одним
словом, во всем том, что мы по произволу можем добавлять и отбрасывать. То, что
приписывается образам ради их правильности, заключается в тех данных опыта, которые
послужили для построения образов. То, что приписывается образам ради допустимости их,
дано в свойствах нашего духа. Допустим ли образ или нет, мы можем решать однозначным
образом в утвердительном или отрицательном смысле, и решение наше останется
правильным на все времена. Правилен ли образ или нет, тоже может быть решено
однозначным образом в утвердительном и отрицательном смысле, но только решение это
будет соответствовать современному состоянию нашего опыта и может быть изменено с
накоплением в будущем более зрелого опыта. Целесообразен ли опыт или нет, однозначно
решать вообще невозможно, а относительно этого могут всегда быть различные мнения.
Один образ может обладать известными преимуществами в одном отношении, другой – в
другом, и только непрестанное испытание многих образов дает возможность с течением
времени установить, в конце концов, образ наиболее целесообразный» (цит. по П.
Флоренскому).
Например, термин «плацебо», сохраненный современной медициной, который
связан с верой пациента в эффект какого-либо средства (чаще всего это индиффирентное
вещество), назначаемого для установления участия внушения в действенности того или
иного лечения, а также для осуществления суггестивного (от лат.
suggestio
«внушение,
намек», а также «добавление, указание»; «доклад с предложением») эффекта со стороны
врача. Появление этого термина в языке медицины связано с первым словом заключительной
строчки 114 Псалма в латинском переводе Библии:
Placebo Dominо in regione vivorum.
Смысл
placebo
(лат. «нравлюсь, ценюсь, имею успех» в древнегреческом переводе –
Септуагинте – это глагол εύαρεστήσω «удовлетворять, нравиться, быть по душе»)
раскрывается непосредственно в самом псалме, как бы служа результатом определенных
личных отношений между человеком и Богом:
Аlleluia
1dilexi quoniam exaudiet Dominus vocem orationis meae
2 quia inclinavit aurem suam mihi et in diebus meis invocabo
te
3circumdederunt me dolores mortis pericula inferni invenerunt me tribulationem et
dolorem inveni
4 et nomen Domini invocavi o Domine libera animam meam
5 misericors Dominus et iustus et Deus noster miseretur
6 custodiens parvulos Dominus humoliatus sum et liberavit me
7 convertere anima mea in requiem tuam quia Dominus benefecit tibi
8 quia eripuit animam meam de morte oculos meos a lacrimis pedes meos a lapsu
9 placebo Domino in regione vivоrum.