Стр. 121 - 2

121
Поэтому терминология языка медицины может реанимировать
междисциплинарную связь, осуществив потенциальную возможность интеграции наук.
Сущность этой потенции заключается не в отбрасывании «старого» знания, а в рассмотрении
объекта или проблемы с учетом всей полноты и сложности их внутреннего строения,
целостности, взаимодействия всех составляющих системы, связи между ними и средой. В
этом случае развивается и формируется у специалиста целостное мировоззрение.
Основанием его является тот факт, что при изучении казалось бы внешне различных
системных объектов могут оказаться полезными обобщающие взаимосвязанные оценки,
подходы, понятия, перенос результатов из одной области знаний в другую.
Терминология языка медицины, таким образом, есть сгущенный опыт
многовековой истории человеческой мысли и, конечно, главное сокровище ее, доступное
тем, кто ищет его, прилагая для этого большие усилия. При этом термин становился, по
выражению П. Флоренского, границей, межой мысли, которою окружающий человека мир
мыслился и осознавался людьми, профессионально занимавшихся врачеванием. Вероятно,
поэтому истинные врачи были одновременно и философами. Достаточно для примера
назвать Пифагора, Гиппократа, Эмпедокла, Аристотеля, Асклепиада, Галена,
древнеиндийских ученых Дживаку (о котором буддийская литература рассказывает, что он
делал сложные хирургические операции, изучал влияние климата на здоровье человека и
лечил самого Будду) и Чараку (жил в I-II вв. до н. э. и оставил трактат о внутренних
болезнях, содержащий разделы по анатомии, об искусстве кровопускания), уделявших
внимание врачебной этике и образу жизни. Обозначавшее первоначально хранителя границы
слово «термин» и сам термин, став пределом выделенной им области медицинских знаний,
стал принадлежать этой области. Возможно он, будучи первоначальной причиной
формирования медицинской науки, вместе с тем есть и цель, определяемая этой наукой, к
достижению которой эта наука стремится, содержащая, уже в самом имени своем указание
на связь с миром, лежащим по другую сторону границы. Способ установки этой границы
определяет способ той мыслительной деятельности, которой ставится эта граница. Ведь не
зря канадский патофизиолог и эндокринолог Ганс Селье сказал, повторяя, по сути, слова
Парацельса, что исследовать в медицине – это видеть то, что видят все, и думать так, как не
думает никто.
Таким образом, история медицинского термина есть ряд целенаправленных и
ограниченных обстоятельствами, творческих усилий мысли, направленной на осознание
действительности, в результате чего появляется межевой знак в виде слова, которое
представляет образ исследованной реальности. Поэтому история медицинской науки
отражена в истории терминов, их этимологии.
И тот, кто хочет овладеть областью медицинских знаний, огражденной межевыми
знаками – терминами, должен априорно принять существование законов, данных через
посредника, каковым выступает язык медицины. Но при этом нельзя забывать и
предупреждения, данного во Второзаконии 29:29, о том, что открытое, т.е. доступное для
познания, принадлежит человеку, а сокрытое – Богу. Поэтому Августин Блаженный
советовал в отношении некоторых слов «лучше не касаться их и не объяснять».
Формирование языка медицины шло несколькими путями.
I. Cимволический (от греч. symbolon «признак, примета, предзнаменование;
знамение; пароль», «исповедание веры») путь. Сам мир воспринимался древними как
ценность, но не тот, который есть, а которым он должен быть, некое истинное бытие.
Онтологически понималось не бытие, а истина о нем. Для действительно образованных
людей любой эпохи важнейшим было постижение сущего, даваемое лишь цельному духу,
лишь полноте жизни (Бердяев). Здесь уместно вспомнить слова А.Ф. Лосева: «Сама
действительность, и ее усвоение, и ее переделывание требуют от нас символического образа
мышления. Нельзя воспринимать действительность без всякой ее интерпретации, и нельзя
переделывать действительность, не имея о ней никакого идейного представления». Это