Упрощенная HTML-версия
дневниковая запись: «Я – сын помешанного, то есть с дурной наследственностью. Прошло
уже несколько десятков лет, а до сих пор эта мысль не дает мне покоя». И доктор отказался
от мысли о собственной семье.
Он, так преданно любивший детей, так мечтавший об отцовстве («У меня еще нет
своих детей, но я их
уже люблю») сознательно поставил крест на личной
жизни. Может
быть, для этого требовалась не меньшая сила духа, чем в тот день, когда он встал во главе
колонны сирот и сделал шаг к газовой камере...
...Корчак предстает одиноким странником. Он везде был чужим. Поляки не могли
ему простить его еврейского происхождения. Неассимилированные евреи считали его
польским писателем. Левых он отталкивал тем, что решение проблем ребенка не
связывал с борьбой за изменение общественного строя. Для консерваторов он был почти
большевиком...
Игорь Неверли
Было и еще одно обстоятельство, склонившее чашу весов в сторону отказа от
собственной семьи: распространившийся в Польше воинствующий антисемитизм, от
которого Корчак не мог не страдать. Еврей, он любил Польшу – свою родину. Книги и статьи
писал по-польски, на этом же, родном для себя языке вел дневник. Однако мир не забывал
постоянно напоминать доктору, что он – вовсе не поляк, а еврей. Человек второго сорта. «Я
вспоминаю то время, когда решил не обзаводиться своим домом, – писал он в 1937 году
Знакомому
– Это было в 1907-м... Раб не имеет права иметь детей. Польский еврей под царским
гнётом... Сыном мне стала идея служения детям и их делу».
Наш Дом
В 1912 году Корчак стал директором сиротского приюта (Дом сирот), в который
набирали детей из беднейших еврейских семей. Позднее начал работать и в приюте для
польских детей-христиан «Наш дом», который находился в предместьях Варшавы. Так при-
шло общее название прибежища для всех его обездоленных подопечных: Наш Дом.
Неизменно с большой буквы.
Дом был отдан детям. На чердаке, в небольшой комнате поселился сам Корчак –
чтобы днем и ночью оставаться рядом с воспитанниками.
Это был воистину родной дом для каждого из обитателей. Дети стали полноправными
хозяевами маленькой республики со своей конституцией, судом, сеймом, сводом законов,
даже со своими праздниками: Праздник первого снега, Праздник самого длинного дня. Тем
же правилам, что каждый ребенок, подчинялся сам Доктор: он подавал на себя в суд,
«...когда необоснованно заподозрил девочку в краже. Когда сгоряча оскорбил судью. Когда,
не сдержавшись, выставил расшалившегося мальчишку из спальни». Корчак не кокетничал –
для него это были серьезные проступки. А что может быть более тяжелым грехом для врача
и педагога, как не это – обидел ребенка, на секунду ощутил себя выше «воспитуемых»,
«подопечных»?!
Но главной задачей суда Дома сирот была не проповедь равенства детей и взрослых:
Корчак стремился научить детей прощать. И это ему удалось – девяносто процентов
приговоров были оправдательными! Формулировки? Пожалуйста: «Суд прощает, потому что
подсудимый жалеет, что так поступил»...
Если кто-то сделал что-нибудь плохое, лучше всего простить его.
Если сделал плохое, потому что не знал, что это плохо, теперь уже будет знать.
Если сделал не нарочно, в будущем будет осторожнее.
Если кто-то сделал что-нибудь плохое, лучше всего простить его, подождать,
пока не исправится.
Кодекс Товарищеского суда Дома сирот
.. .А жизнь за стенами Дома сирот шла своим чередом, и Корчак принимал в ней
деятельное участие. Еще в 1904 году, сразу же после института, он как врач был мо-