времени, когда нет ни забот, ни ответственности, когда чувства неглубоки, переживания
мимолётны и все вокруг приносит радость. На самом деле жизнь ребенка – это цепь
унижений. Он ото всех зависим, ни на что не имеет права, взрослые считают его не
полноценным и полноправным человеком, а эдакой «заготовкой», «болванкой».
Вырастая, мы забываем, как перехватывало горло и не хотелось жить, если
несправедливо наказали и даже не выслушали объяснений. Как сжимались в бессильной
злобе кулаки, когда вас тискали, как игрушку, – и так же, как игрушку, отправляли спать,
чтобы вы не мешали взрослым. С каким высокомерным презрением относились окружающие
к вашим радостям и горестям, победам и поражениям...
Мы не даём вам Бога – ибо каждый должен сам найти Его в своей душе.
Не даём Родины, ибо её вы должны обрести трудом своего сердца и ума.
Не даём любви к человеку, ибо нет любви без прощения, а прощение есть труд, и
каждый должен взять его на себя.
Мы даём вам одно: стремление к лучшей жизни. И, может быть, это
стремление приведет вас к Богу, Родине и Любви.
Корчак. «Напутствие выпускникам»
Доктор Корчак видел мир детскими глазами. В этом мире действовали не дети и
взрослые, там жили люди – большие и маленькие, опытные и наивные, умные и глупые.
«Одна из грубейших ошибок – считать, что педагогика это наука о ребенке, а не о человеке...
В области чувств ребёнок превосходит взрослых силой, ибо не отработано торможение... В
области интеллекта по меньшей мере равен им: недостаёт лишь опыта», – писал Корчак.
Вместо снисходительного «Дети – как мы» он провозгласил: «Мы – как дети». Он
хотел отдать детям во владение весь этот удивительный мир – и вернуть взрослым чистоту
детского восприятия. Так же, как Колумб открыл Америку, Корчак открыл мир детства – и
поселился в нем отважным первопроходцем.
«Олимпийское спокойствие – не мой удел...»
Ах, как велик соблазн представить Корчака эдаким сказочным Айболитом, добрым
волшебником, мудрым и неколебимо спокойным дедушкой, склоняющимся над очередным
сироткой! Разумеется, подобный портрет невероятно далёк от истины. И слава богу! Разве
мог стать великим воспитателем человек, не знавший страстей, убегающий от реальной
жизни? Что дал бы он детям? На чём была бы основана его педагогическая система?..
Сам Корчак писал: «Я вспыльчив. Олимпийское спокойствие и философское
равновесие духа – не мой удел». И был убежден, что настоящий воспитатель просто не имеет
права на «олимпийское спокойствие» – слишком уж это напоминает равнодушие. А основа
его системы – любовь к ребёнку. Настоящая, та, что включает всю палитру чувств: ведь это
любовь к человеку, а не к игрушке!
Жизнь Корчака – как любого человека, прокладывающего собственный путь, –
складывалась непросто. И решение не иметь своей семьи далось ему очень тяжко. По
свидетельствам современников, был он человеком исключительно эмоциональным и, пока не
научился владеть своими чувствами, настрадался, видимо, немало. В его дневнике есть
запись: «Думаю о любви. До сих пор я только чувствовал, увлекался. С семи до
четырнадцати лет был вечно влюблен – и каждый раз в другую девочку... Я любил неделю,
месяц, иногда одновременно двух, трёх. Мне хотелось, чтобы одна была моей сестрой,
другая – женой, третья –
сестрой жены...»
Влюбчивый, страстный, в студенческие годы он отдавался на волю чувств с
мимолетными подружками, увлекал и увлекался. Пришла наконец и настоящая любовь. О
ней Корчак умолчал, боясь оскорбить рассказом (даже в личном дневнике) высокое чувство,
так что лишь смутные намеки позволяют понять: он полюбил по-настоящему. И тут перед
ним встал страшный выбор...
Медик, он отлично понимал, что психическое расстройство отца может оказаться
наследственным, то есть он, Генрик, рискует передать своим потомкам ген безумия. Вот