Упрощенная HTML-версия
угнетало страшно, до потрясения, особенно после бурных объяснений с деканом, с
секретарём партбюро, которые в этом конфликте заняли не мою позицию, что очень
воодушевило конфликтующего, до того, что мне был брошен почти открытый вызов. Нет,
пожалуй, не мог я тогда сообразить.
Два фактора меня душат. Как именно я оказался в подобной ситуации с деньгами? И
второй, ну, ладно, взяли у меня сто рублей – судите по делу. Но мне приписали то, что
сегодня из наших законов, нельзя было приписывать! Это установили юристы! Был
привлечён не один человек к этому, в том числе адвокат из другого города. Должен вам
сказать, что первый адвокат, познакомившись с моим делом, затем отказался его вести.
Второй же сделал всё, чтобы меня посадили. Он видел всю абсурдность предъявляемого
обвинения, но ни в одном случае не аргументировал неправомочность навеваемого мне, и
лишь потом, мои родные, друзья, всё это раскопали, обосновали возражения. Адвокат
(третий уже) тщательно изучил дело. Поехал в Москву. Но безрезультатно. Много за
прошедший год было написано жалоб с конкретными доводами, но отвечает один и тот же
человек из Верховного суда РСФСР, куда бы жалобы не направлялись. Ещё проще реагирует
прокуратура РСФСР – она все жалобы отсылает в Омск, а ведь 05.04.1985 Пленум
Верховного суда СССР принял постановление (прекрасное) «на все доводы, жалобы должен
быть конкретный, аргументированный ответ». Наши же отвечают двумя строчками. Можно
ли у нас в стране так?
Когда я получил все данные о неправомочности мне предъявленного, я написал
ректору, полагая, что будет какая-то реакция коллектива, руководства, особенно парткома.
Считал, что ведь затронута честь не только меня, но и огромного коллектива. Увы, нет,
реакции никакой. Думаю, что Викентий Павлович (Говоров, ректор ОГМИ до 1974 года –
И.Т.) реагировал бы по-другому. О секретаре парткома я и не думал, ибо он не тот человек,
коммунист, который бы постоял за честь кого или чего-либо. Он, будучи членом райкома
партии, допустил в нарушение закона и устава возможность объявить меня преступником
уже через месяц после ареста, а то и ранее, что послужило основой для исключения меня из
рядов КПСС, в котором я состоял 30 лет, а следствие после этого шло ещё более двух
месяцев. Это ли не попирательство основ законодательства и устава партии? И всё это в
угоду местническим интересам. Мне следователь прямо сказал: «Мы давно добирались до
вас, учёных…!?»
И стою я теперь в одном ряду с многими такими, которые вот из этого учреждения
вообще не должны уходить. Это страшные создания. Я стою с ними рядом. Тот позор и боль
в сердце, мне старому человеку, переносить придётся, видимо, уже не долго. А каково моей
дочери, сыну? Не говоря уже о жене? А кто знает настоящую правду о моём
«преступлении»?
В институте это первый и последний случай, и ,значит, на долгие времена имя моё
будет склоняться при частых моментах, особенно в выступлениях, примыкающих к чему-то.
Я утомил Вас столь долгим посланием. Хотелось мне рассказать кому-то обо всём. И
всё-таки легче от этого. Живу я не знаю чем, за счёт каких резервов. Но вот живу. Сломалось
всё в душе. Всё, что имел, накопил за много лет, всё чему учил меня мой отец, партизан
гражданской войны, человек суровых, честных правил.
Дай Бог Вам здоровья, успехов.
Благодарю Вас ещё раз за внимание.
Искренне Ваш Николай Курбатов».
* * *
Принимая решение о публикации письма Н.П. Курбатова, я попросил
прокомментировать письмо члена Союза писателей России, юриста Петра Гавриловича
Козлова.
Петр КОЗЛОВ,
юрист, член Союза писателей России