Упрощенная HTML-версия
Вот схема этого эпизода. Вроде бы всё чётко и ясно. Но когда (к сожалению очень
поздно, уже сидя здесь, я узнал ряд фактов, и данных) прояснились очень многие моменты,
то оказалось, что всё было целенаправленно проделано этим больным. Вот он после моей
консультации, когда я с ним ни о чём не разговаривал, тем более что в это время он вёл себя
крайне нервозно, да так что я его и посмотреть-то хорошо не смог, о чём может сказать и
доктор Е. Он пришёл в палату и, как показал в суде свидетель, который был в этой палате,
сказал «Курбатов сказал, что я здоров и поэтому диагноз с меня будет снят»?!» Но ведь я с
ним вообще не разговаривал. Более того, когда он ушёл от меня, я, взяв историю болезни у
доктора Е., проанализировал и сделал заключение, что у него всё остаётся по-прежнему.
Когда же он, 6–го марта, имея документы на руках, пришёл домой, то сказал сыну что
«очевидно Курбатов снимет ему диагноз на следующий год?!» Это сын в суде показал, а в
заявлении, 7–го, он выдвинул уже третью причину!
От чего же он себя так повёл с самого начала? Вечером, 5-го марта, он вошёл ко мне в
кабинет и истерично требовал, чтобы я его «не бросал», чтобы лечил его и дальше, иначе он
умрёт. Приходил он ко мне и 7-го утром, тут уж я его просто отправил. Оказывается он от
меня – и прямо в УБХСС. Там ему 12–го дают 100 рублей и едут с ним за мной. У него
спросили в суде: «Почему же свои деньги не дал?», он ответил: «Ага, их потом, я знаю, не
скоро получишь обратно». Это простой рабочий, в общем-то, примитивная личность, с
внешне, очень отталкивающими данными. И как он мог знать, что «нескоро вернёшь
деньги»? Кто же он такой? Тем более что, живя в Советском районе, поехал с заявлением в
центр, в УБХСС. Установлено также, что он во время госпитализации каким-то чудом минул
приёмное отделение, в журнале которого под номером его истории болезни, значится
фамилия больного, госпитализированного в ЛОР-отделение?!
И вот следствие, и ему вторил и суд, что записано в приговоре, всё это
квалифицировал как «вымогательство», что были «затронуты законные интересы больного».
Но, как гласит закон «вымогательство» не приемлемо, ибо он ничего «не обещал» (как он
сам говорил в суде), ушёл из больницы с диагнозом ему нужным – значит, законные
интересы его не были затронуты. Приписали мне это преступление и как совершённое
«должностным лицом», использовав при этом документы, в которых нет вообще
юридического обоснования моего положения в плане взаимоотношений с практическим
здравоохранением, и приказывать, Вы сами знаете, я им права не имел. В приговоре значатся
такие выражения: дал указание» и т.п. При этом использован также документ, который,
конечно же, следователю услужливо подсунули близкие по курсу, – «Положение о
проф.отделении г. Омска».
Это же был лишь проект, мною подготовленный для обсуждения в горздравотделе. И
он пошёл в ход!
Большую поддержку следствию оказали и показания единственного свидетеля Г. (от
всего коллектива лишь она давала показания), которая заведомо сознавая, что говорит явную
ложь, вместе с тем утверждала: «Заключения Курбатова играли решающее значение, ибо
лечащий врач приходил к нему с больным, у которого имелся лишь предварительный
диагноз, а он давал окончательный диагноз». Это же абсурд! Но она пошла на это! Видимо
это было оговорено и обдумано ранее. И вообще все её показания были ложными явно. И
видимо не зря, в первые дни допросов мне приводились примеры: когда, кто, с чем и в чём
приходил ко мне в кабинет из посетителей. Эти примеры были правдивыми, однако потом,
их почему-то замяли.
А далее суд в приговоре пошёл по произвольному пути. Но целенаправленно. Пред.
ВТЭК даёт одни показания: в своей работе ВТЭК руководствуется только выпиской из
истории болезни отделения. Суд же пишет: «Заключения Курбатова по диагнозу для ВТЭК
играли решающее значение». Афанасьева (из обл.профсовета) на поставленные вопросы
прокурора подтвердить этот тезис, отвечает обратным. Её показаний в деле вообще нет.