k420 - page 92

92
И годомраньше:
«… О небо, я клянусь , она была
Прекрасна!.. я горел, ятрепетал,
Когда кудрей, сбегающих с чела,
Шелк золотой рукой своей встречал,
Ябыл готов упасть к ногам ее,
Отдать ей волю, жизнь, и рай, и все,
Чтобполучить один, один лишь взгляд
Изтех , которых все блаженство – яд!»
.
Вот такое совмещениеидеала содомского сидеаломМадонны.
«И будто видится сквозь пелену времени, как отчаянныйюн-
кер в серой шинели, едва проспавшийся после угарной ночи , с
душой, мутной от пьяного похмелья, стоит, прижавшись плечом
к нежно- воздушной барышне, где-нибудь на Зимней канавке,
прислушивается к вечерним выстрелам, – и уже по искаженной
душе его, как по небу полуночи пролетает белокрылый ангел»
(Б. Садовской).
«Итак, прощай ! Впервые этот звук
Тревожиттакжестоко грудьмою .
Прощай! Шесть букв приносят столькомук!
Уносят все, что ятеперь люблю !
Я встречу взор ее прекрасных глаз,
Иможетбыть, как знать… в последний раз !».
И еще одна характерная черта образа Лермонтова – это бес-
предельная печаль и тоска, идущие из самых потаенных глубин
души поэта , этого «ночного светила русской поэзии», так сказал
о поэтеД. Мережковский, проведя антитезумеждуЛермонтовым
иПушкиным, (Пушкин – «дневное светило »).
В. Белинский заметил , что произведения Лермонтова пора-
жают читателя безотрадным безверием вжизнь и чувства челове-
ческие, при жажде жизни и избытке чувства …Страшен этот глу-
хой, могильный голос нездешнеймуки: