Упрощенная HTML-версия
Пётр Яковлевич первый поднял в России проблему последствий исторического выбора
православного варианта христианства в качестве господствующей религии. Созерцательность,
подчинение церкви государственному началу, неизбежный догматизм автокефальной
(самозамкнутой) православной церковности, ориентация на загробную жизнь, а не на земную
деятельность – все эти черты русской духовной жизни были, по мнению Чаадаева, воспитаны
православием. Философа не устраивала не столько догматическая сторона православия, сколько ее
социально-нравственное последствие – рабство, пронизавшее всю жизнь страны. Для Чаадаева вред
православия заключался в том, что его соборность и духовность не выходят за рамки деклараций, а в
реальной жизни русская церковь ведет изоляционистскую политику, отторгая Россию от единой
европейской цивилизации, способствуя национальному застою, гниению, разрушению.
Мыслящие люди с замиранием сердца читали горькие строки: «Про нас можно сказать, что мы
составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые …не входят
составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок
миру... кто знает день, когда мы вновь обретем себя среди человечества и сколько бед испытаем до
свершения наших судеб?»
Публикация «Философического письма» и произведённый ими эффект в обществе привели к
тому, что Чаадаев был объявлен сумасшедшим, а издатель «Телескопа» Надеждин отправлен в
ссылку. Но не только для власти, но и для значительной части русской интеллигенции это была
неприемлемая позиция, уязвлявшая национальное тщеславие.
Словно отвечая на эмоциональные обвинения, Чаадаев формулировал свое кредо подлинного
патриотизма: «Слава Богу, я всегда любил свое отечество в его интересах, а не в своих
собственных». Современный философ В.К. Кантор назвал эту формулу «патриотизмом правды».
Обсуждение «Философического письма» вылилось в долгую полемику о русской идее, которая
стала началом становления собственного варианта интеллектуальной жизни. Образно говоря, Петр I
научил русских читать, Пушкин – чувствовать, Чаадаев – думать. Спор о судьбах России выявил два
магистральных направления в поисках ответов на «вечные» вопросы: развитие самобытности
России или сближение с западной цивилизацией. Сторонники того или другого подхода стали
называться «самобытниками», «почвенниками» и «славянофилами» либо «западниками» и
«европейцами». В интеллектуальной среде 40—50-х гг. развернулась настоящая битва между
сторонниками уникальности России и поклонниками европейского опыта.
Сторонники представлений о самобытном пути России (братья И.В. и П.В. Киреевские, братья
И.С. и К.С. Аксаковы, А.С. Хомяков, В.Ф. Самарин, Ф.И. Тютчев и др.) основу России увидели в
русской общине, которая имела огромный потенциал внутренней устойчивости: особый
«моральный» тип экономики, специфические отношения своих членов, основанные на
нравственности, и особая, «моральная», культура. Этот внутренне сбалансированный мир,
обладающий огромной устойчивостью к переменам, обеспечивал исчерпывающую защиту своих
членов от тягот внешнего мира, гарантировал их социализацию в обществе, развивал потенциал
каждого человека на благо всех. Казалось, что именно здесь находится неисчерпаемый потенциал
самобытного пути развития России.
Рационализм европейского мира, по их мнению, способен загубить особую духовность России.
Славянофилы выступали за реанимацию истоков русской культуры, очищение их от напластований
лицемерного официоза, от казенных юридических норм как петровских, так и послепетровских
времен.
Воспитанные в рационалистическом духе интеллигенты-западники (профессора Т.Н.
Грановский, М.Г. Павлов, М.М. Стасюлевич, критики и мыслители Д.И. Писарев, Н.А. Добролюбов,
А.И. Герцен и др.) исходили из признания единства мировой истории и включенности России в
единый мировой процесс. По своим российским корням они типологически были близки соратникам
Петра I. Русский традиционализм они пытались сокрушить, призвав на помощь западный опыт.
Ключевым понятием в их теориях стал прогресс. Прогресс являлся для них основным
критерием для отбора тех европейских идей, которые России следовало усвоить в первую очередь.
Такими идеями стали либеральные концепции «гражданского общества», гражданских прав,
конституции — все, что позволяло России стать вровень с европейской цивилизацией. Следовало
разработать оптимальные пути их «вживления» в ткань российского общества.
Западники отстаивали ценность свободы личности без этого, по их мнению, будет мертво
любое общественное устройство. Не стала исключением и русская община, на которую возлагали