Упрощенная HTML-версия
становлению личности. И роль воспитателя свободолюбивой души взяла на себя только что
народившаяся русская литература.
Но понятие свободы в России подверглось заметной корректировке. В России, как нигде в
мире, сложилось представление о двух свободах: внешней, зависящей от власти, и внутренней как
результате индивидуального духовного развития. Внешняя свобода – это свобода юридическая, т.е.
гражданские права, гарантированные конституцией. Но в условиях Российской империи
возможности реализации свободы в этом европейском смысле были весьма ограничены. Более того,
для русского человека более значимой и понятной стала внутренняя свобода, «тайная свобода» как
важнейшее условие для становления личности, но условие недостаточное. Пафос декабристского
поколения людей состоял в том, что, ощутив себя полноценными личностями по внутренним
параметрам, они желали привести в соответствии со своим мироощущением и внешние
обстоятельства жизни. То есть личное преуспевание в соответствии с многовековой православной
традицией являлось недостаточным.
Поэтому идеал свободного служения благу Отечества стал основой мироощущения в культуре
этого времени. По своей гуманистической направленности этот национальный порыв гордой
свободы был очень близок ренессансному ощущению обновляющегося молодого мира. Однако
доказав свое могущество в борьбе с Наполеоном, русское самодержавие оказалось бессильным
изменить к лучшему жизнь своих подданных. У образованного дворянства это вызвало горечь,
разочарование и желание «подтолкнуть» власть, «подсказать» просвещенному государю. Но
государственная власть, чиновное окружение императора не собирались поступаться своей
монополией на преобразовательную деятельность. Результатом этого взаимного непонимания стало
появление декабризма. Негласное «благородное» соглашение просвещенного дворянства и власти,
которое было нарушено событиями1825 г. После краха декабризма постепенно начался и распад
культуры «пушкинского» типа.
О любви к отечеству в России говорили и писали и в XVIII веке. Но с особой силой это чувство
стало доминантой национального самосознания только в начале XIX века. Важнейшее значение для
роста патриотизма имели два события: Отечественная война 1812 года и создание Н.М. Карамзиным
своей истории России. Труд Карамзина стал первым, широко востребованным историческим
произведением. Даже дамы, привыкшие к любовным романам, с увлечением читали «Историю
государства Российского».Пушкин отмечал, что «Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным
как Америка - Колумбом».
Интерес к Отечественной истории свидетельствовал не только о патриотизме, но и о другом, не
менее важном явлении культуры XIX века, – о самосознании. В отечественной мысли был накоплен
интеллектуальный потенциал размышлений, в первую очередь о судьбах России, о соотношении
народного и национального в ее развитии. Растёт интерес к русской национальной культуре,
ключом для понимания которой является сам народ. Народ, сохранивший национальную культуру, в
отличие от европеизированного дворянства, представители которого часто русский язык знали хуже
иностранных.
Причём содержание понятия «народность» в интеллигентской среде существенно отличалось
от официальной его трактовки. Предписанный сверху «патриотизм» не приживался в среде
интеллигенции. Освоение темы народа начиналось с внимания к народному быту, подробностям
народной жизни, речи. Пушкинская поэма «Руслан и Людмила» была поэтическим открытием мира
русской сказки. В 20—30-е гг. сосланный на Кавказ А.А. Бестужев (Марлинский) присылал оттуда
издателю Н.А. Полевому солдатские сказки и песни. В эти же годы взошла звезда поэта-самоучки
А.В. Кольцова.
Колоссальное значение для самосознания русской культуры имело появление
«Философического письма» Петра Яковлевича Чаадаева (1794-1856). Обозрев русскую историю,
Чаадаев сделал шокирующий вывод: мы – хуже всех. По его мнению, в России царят «мертвечина и
застой», «внешнее и внутреннее» духовное рабство, которое не дает надежды на достойное будущее.
В прошлом России автор не увидел формирования собственных источников для культурного
развития: «мы сами не создали ничего оригинального», а усвоение чужого культурного опыта
совершилось формально и бестолково. Он писал: «Мы явились в мир как незаконнорожденные дети,
без наследства и не усвоили себе ни одного из поучительных уроков минувшего». В результате
получалось: «...мы не принадлежим... ни к Западу, ни к Востоку и не имеем традиций ни того, ни
другого».