Упрощенная HTML-версия
37
«Годы учебы в институте совпали с цепью драматических, а нередко и
трагических событий в жизни страны. Прежде всего, роковую роль в
биологической науке сыграла печально известная сессия ВАСХНИЛ, на которой, с
благословения Сталина, ее президент академик Т.Д. Лысенко выступил с
докладом, бичующим генетиков – «прихвостней буржуазной лженауки». Учение
Вейсмана и Моргана о наследственности (вейсманизм-морганизм), клеточная
теория Вирхова (вирховианство), Мальтуса – об угрожающей опасности
перенаселения (мальтузианство) были подвергнуты остракизму, а их приверженцы
в СССР отстранялись от науки и нередко объявлялись врагами народа, со всеми
вытекающими последствиями. Преподавание этих разделов биологии оказалось
под запретом. Заведующий кафедрой биологии – видный ученый, профессор
Александр Павлович Скабичевский
находился в полной растерянности. На
длительное время его откомандировали из Омска «на переучивание» в центр.
Лекции поручили читать доценту Л.Д. Горячеву. Содержание лекций сводилось к
отрицанию и критике «буржуазных лженаук», к требованию запомнить наизусть
формулировку Лысенко о наследственности как способности организма передавать
свойства, приобретенные под воздействием внешней среды предыдущими
поколениями. На семинарах по биологии разбиралось содержание монографии
Башьяна, якобы доказавшего справедливость формулировки Трофима Денисовича,
которому, якобы, удалось получить живые клетки из бесклеточного вещества.
Славили работу биолога Ольги Лепешинской – «большевички первого призыва»,
открывшей секрет сохранения молодости благодаря систематическому принятию
содовых ванн. Вернувшийся на кафедру профессор был, таким образом, избавлен
от неприятной и опасной процедуры чтения лекций по всем этим темам, и читал
нам курс медицинской паразитологии. Александр Павлович, своим обликом
напоминавший Антона Павловича Чехова, отнюдь не был трусливым
бесхребетником. Много лет спустя, он показал свой характер, схлестнувшись с
ректоратом ОГМИ, горкомом и обкомом КПСС, в связи с принятием за его спиной
переэкзаменовки у дочери высокопоставленных лиц. В конечном итоге по этой
причине «хлопнул дверью» и уехал из Омска, в котором проработал десятки лет, в
Новосибирск. Профессор слыл «лютым» экзаменатором, пройти через его
контроль прохвосту считалось делом почти невозможным.
Но именно он, первым за годы моей учебы, преподнес мне урок вежливости,
интеллигентного обращения, который так помог мне потом в моей
преподавательской работе со студентами. Растрогавшись, он не только поставил
оценку «отлично», но и, взяв за руку, смотря мне в глаза, произнес: «Спасибо,
большое Вам спасибо. Вы даже не представляете, как я рад, что Вы доставили мне
удовольствие своим ответом». По счастью, мне не попалось ни одного вопроса по
темам, на которые было наложено табу. Зато на госэкзамене по гистологии за
второй курс я имел возможность «блеснуть» знаниями, полученными от Леонида
Дмитриевича Горячева. За большим столом разместились члены госкомиссии и 3–
4 экзаменатора. Моим экзаменатором оказалась В.А. Елисеева, бывшая в разводе
со своим супругом – заведующим кафедрой гистологии, профессором Владимиром
Григорьевичем Елисеевым. Он, бритоголовый, с крупными чертами лица, мощной
шеей, восседал на некотором расстоянии от нас и также принимал экзамены у
другого студента. У меня была привычка отвечать громко, чем, по-видимому, я
мешал другим экзаменаторам. Вдруг четко, ясно и гневно прозвучал голос
профессора, обращенный ко мне: «Что ты там мелешь такое? Он, видите ли,
отрицает наличие генов и хромосом, несущих наследственные признаки! Еще и
шагу не сделал в науке, а отрицает то, за что отдали жизни выдающиеся мировые
ученые! Черт знает что такое, до чего мы дожили!» В.А. Елисеева сделала мне
успокаивающий жест: «Говори потише». Оценку «отлично» все же я получил.