Упрощенная HTML-версия
71
Если бы отсечь все беды разом, одним ударом… Одномоментная операция! А что
если в свежую рану пересадить трансплантат из ребра вместе с его мягкими тканями?
Рискнуть? Да, он пойдет на риск. Тем более, что даже при неудаче больной не
станет хуже.
…Операция началась. Вскрыв опухоль, Никандров отправил ткань на анализ. Через
двадцать минут пришел неутешительный ответ – опухоль злокачественная. Требуется
полное удаление половины нижней челюсти. Хирург быстро готовит трансплантат и
пересаживает его на место уничтоженного участка челюсти. Первая подобная операция!
У больной не осталось на лице почти никаких следов. Хирург много месяцев
тщательно наблюдал за больной. На рентгенограммах хорошо было видно, как постепенно
увеличивается трансплантат, живет и растет, точно дочерняя кость… Девушка, заглядывая
в зеркало, улыбалась.
Что это? Случайная удача, исключительная выносливость здорового организма
девушки или закономерность?
Мысли не давали Никандрову покоя, и он решил проверить их в экспериментах на
животных.
Для рядового хирурга областной больницы подобный эксперимент оказался
тяжелой задачей. Днем он оперировал, консультировал и лечил больных. Ночами и в
воскресенье оперировал кроликов и собак, сравнивал результаты приживления
трансплантатов. Письменный стол был завален грудами рентгенограмм, бланками
лабораторных анализов, записями наблюдений. В редкое воскресенье удавалось вырваться
на свежий воздух, но и на прогулке мысль продолжала работать.
Сотни опытов на животных, десятки удачных операций в клинике подтвердили: да,
трансплантат из ребра с мягкими тканями – лучшее средство сберечь человеку лицо при
травмах и заболеваниях челюсти. Так родилась диссертация Анатолия Михайловича
Никандрова. На нее ушли годы, но труд получил самую высокую оценку крупных
ученых-медиков.
К оценке специалистов можно было бы присовокупить и письмо Маши – первой
испытавшей спасительный результат метода, найденного хирургом. Из дальней деревни
пишет молодая женщина о своем счастье. Она любит и любима. Замужем. Растут дети. И
она не забудет того, кто отстоял ее улыбку, сберег радость.
Это письмо – одно из множества. Слава искусства хирурга своими особыми путями
находит тех, для кого он стал надеждой в беде.
«… я на всё, на всё согласна. Делайте мне любую операцию, только бы не быть
такой, как я. Лучше бы не родиться, но я люблю жизнь, я еще так молода, и у меня есть
надежда на Вас. Г.».
И сердце Никандрова откликается на боль писем новыми волнениями,
мучительными поисками, сложными операциями и новыми удачами. Он возвращает
людям радость.
Никандров у операционного стола ни капельки не похож на традиционного
«кинематографического» хирурга. Никаких отрывистых команд, небрежно-красивых
жестов, никакого металла в голосе, ни единого грубого слова при ошибке помощника.
Прежде всего, замечаешь лицо Никандрова, светлое, доброе, удивительно
спокойное, с чуть сдвинутыми к переносице бровями. За толстыми стеклами очков
огромными кажутся его глаза, умные, внимательные. Операция идет удивительно
спокойно.
Я зарекался от банального описания рук хирурга. Но у Никандрова операционное
поле – лицо человека. Каждый рубчик, каждый маленький шов здесь заметен и приносит
беду. И когда видишь руки Никандрова в работе, веришь: хирургия – искусство. Его
пальцы живут как бы независимо от хозяина, словно сами могут видеть, чувствовать,
искать.