Упрощенная HTML-версия
На чердаке было еще дымно и пахло порохом или чем-то еще, как должно,
наверное, пахнуть поле боя. Кругом в крыше зияли дырки от пуль, валялись
обломки шифера, щепки, штукатурка от печной трубы. А за трубой лежал,
раскинув руки, молодой парнишка, лет 17 на вид, практически без головы. Его
голова в виде мелких фрагментов лежала тут же, рядом лежало дедушкино
ружье, из которого он и выстрелил себе в лоб. Все соответствовало законам
жанра – чтоб сделать этот последний выстрел – он разулся и на спусковой
крючок нажал пальцем ноги. Заряд дроби снес все, что было выше бровей,
поэтому лицо у мальчишки было, а головы не было.
– Ну, доктор, констатируй смерть, – сказал майор и вытер рукавом пот со
лба.
– А в кого же вы столько пуль всадили? Испортили вон старикам всю
крышу, а он взял и сам застрелился. Вот такая война!
На следующий день, навещая в хирургии знакомого, которого только что
прооперировали, я зашел и к бабушке в соседнюю палату.
– Как чувствуете себя?
– Да худо мне что-то, сынок… голова сильно болит и дышать тяжело –
доктора-то говорят: ребра у меня сломаны.
Старушка задумалась, а потом сказала:
– А он-то хороший мальчик: и в училище на одни пятерки учился, и воду
нам со стариком носил, и дрова колол…. И чего он так на меня осердился…. Ну
ты уж передай там милиционерам, что жаловаться я не стану – пусть уж не
забижают его… Бог ему судья….