Упрощенная HTML-версия
84
Достоевский изображал неудачи любви, связанной с жертвой и
страданием.
Нигде вы у него не найдете описания любви торжествующей,
радостной и по-мужски уверенной. Писатель не знал такой любви
и не мог о ней писать. «…Он рылся в самой глубине волчьей ду-
ши, разыскивая там вещи тонкие, сложные – не просто удовле-
творение аппетита, а именно сладострастие злобы и жестокости»
(Н.К. Михайловский).
Здесь терзают, колют, режут, рубят, кусают друг друга. Кля-
нутся, но тотчас преступают клятву. И при всем том – исступлен-
но любят.
Некоторые герои Достоевского действительно любят, но лю-
бят странно амбивалентно. Вот Лев Мышкин пылает платониче-
ской любовью к Аглае, и плотской – к Настасье Филипповне, и
никак эти чувства не соединяются, а только раздирают его боль-
ную душу. А вот и Митя Карамазов мучает и унижает Катерину
Ивановну, а сам валяется в ногах, рабски унижаясь перед Гру-
шенькой. Героини тоже недалеко ушли в своем садомазохизме.
Неточка Незванова возбуждается от щипков, Лида Хохлако-
ва, влюбляясь в Алёшу, хочет, чтобы «кто-нибудь ее истерзал,
женился на ней, а потом истерзал, обманул, ушёл и уехал».
Любовь у Достоевского во многих его произведениях пред-
ставляется омерзительным пауком, который в безудержном сла-
дострастии терзает свою любовную жертву.
Можно согласиться с мнением литературоведов о том, что в
эротизме Достоевского немало сексуальных фантазий, может
быть и не переживаемых писателем в действительности, но опи-
санных с потрясающим реализмом. И эта фантазия уже представ-
ляется реальностью всякому, кто вступил в мир извращений и
сладострастия, созданный воображением Достоевского – этого
гениального мучителя и мученика, этого «
Poetа del Dolor
»
.
Ну, хорошо, садомазохизм, эксгибиоционизм, а возможно и
другие перверcии, описываемые в романах Достоевского, и не
представляют особого интереса, хотя И.С. Тургенев и назвал пи-
сателя «русским маркизом де Садом». Достоевскому, конечно,
далеко до маркиза и до Захер-Мазоха с его «Венерой в мехах», но
Певец скорби (исп.)