Упрощенная HTML-версия
163
незаконнорожденные дети, без наследства и не усвоили себе ни одного из поучительных уроков
минувшего». В результате получалось: «...мы не принадлежим... ни к Западу, ни к Востоку и не
имеем традиций ни того, ни другого».
Пётр Яковлевич первый поднял в России проблему последствий исторического
выбора православного варианта христианства в качестве господствующей религии.
Созерцательность, подчинение церкви государственному началу, неизбежный догматизм автоке
фальной (самозамкнутой) православной церковности, ориентация на загробную жизнь, а не на
земную деятельность - все эти черты русской духовной жизни были, по мнению Чаадаева, вос
питаны православием. Философа не устраивала не столько догматическая сторона православия,
сколько ее социально-нравственное последствие - рабство, пронизавшее всю жизнь страны. Для
Чаадаева вред православия заключался в том, что его соборность и духовность не выходят за
рамки деклараций, а в реальной жизни русская церковь ведет изоляционистскую политику,
отторгая Россию от единой европейской цивилизации, способствуя национальному застою,
гниению, разрушению.
Мыслящие люди с замиранием сердца читали горькие строки: «Про нас можно
сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них,
которые . н е входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы
преподать великий урок миру... кто знает день, когда мы вновь обретем себя среди человечества
и сколько бед испытаем до свершения наших судеб?»
Публикация «Философического письма» и произведённый ими эффект в обществе
привели к тому, что Чаадаев был объявлен сумасшедшим, а издатель «Телескопа» Надеждин
отправлен в ссылку. Но не только для власти, но и для значительной части русской
интеллигенции это была неприемлемая позиция, уязвлявшая национальное тщеславие.
Словно отвечая на эмоциональные обвинения, Чаадаев формулировал свое кредо
подлинного патриотизма: «Слава Богу, я всегда любил свое отечество в его интересах, а не в
своих собственных». Современный философ В.К. Кантор назвал эту формулу «патриотизмом
правды».
Обсуждение «Философического письма» вылилось в долгую полемику о русской
идее, которая стала началом становления собственного варианта интеллектуальной жизни.
Образно говоря, Петр I научил русских читать, Пушкин - чувствовать, Чаадаев - думать. Спор о
судьбах России выявил два магистральных направления в поисках ответов на «вечные» вопросы:
развитие самобытности России или сближение с западной цивилизацией. Сторонники того или
другого подхода стали называться «самобытниками», «почвенниками» и «славянофилами» либо
«западниками» и «европейцами». В интеллектуальной среде 40—50-х гг. развернулась
настоящая битва между сторонниками уникальности России и поклонниками европейского
опыта.
Сторонники представлений о самобытном пути России (братья И.В. и П.В.
Киреевские, братья И.С. и К.С. Аксаковы, А.С. Хомяков, В.Ф. Самарин, Ф.И. Тютчев и др.)
основу России увидели в русской общине, которая имела огромный потенциал внутренней
устойчивости: особый «моральный» тип экономики, специфические отношения своих членов,
основанные на нравственности, и особая, «моральная», культура. Этот внутренне сбаланси
рованный мир, обладающий огромной устойчивостью к переменам, обеспечивал
исчерпывающую защиту своих членов от тягот внешнего мира, гарантировал их социализацию в
обществе, развивал потенциал каждого человека на благо всех. Казалось, что именно здесь
находится неисчерпаемый потенциал самобытного пути развития России.