Упрощенная HTML-версия
САШКИНА МАМА
Груз-200 прибыл в Тару в пятницу, 13-го... Его ждали давно. Телеграмма из в/ч 2132
со скорбными словами «...25 июня, при исполнении воинского долга, погиб рядовой
Паршуков Александр Васильевич...» пришла его маме 2 июля... Потом были долгие 11 дней
ожидания, и 11 ночей, которые Надежде Николаевне вспоминаются теперь смутно.
Приходили в её маленький домик на окраине Тары какие-то люди и военные и гражданские и
говорили одно и то же: «Груз задерживается в дороге, железная дорога виновата... ведомство
не то...» Ещё удивляло, почему её Сашку теперь называют грузом. Невозможно было
поверить, что он не вернется, не пройдет по улице, где его знали все и он знал каждого, не
скрипнет старой калиткой, не скажет: «Здравствуй, мамочка, вот и я...» Она смотрела на
дождь, плакала и снова ждала... даже когда рано утром 13 июля сообщили, что груз-200 все-
таки прибыл, даже когда в сопровождении милицейского эскорта привезли гроб. Его
поставили на улице, в ограде, потому что в доме не хватало места, но даже в ограде места
всем не хватило, собрались не только соседи и родственники, пришли многие, для которых не
бывает горя чужого... Впрочем, Надежда Николаевна их не видела, она видела только лицо
сына, немного исхудавшее, совсем белое, не хватало на нем только привычной улыбки, а
потому так до конца и не верилось, что это он – её Сашка... Она слушала чьи-то слова: «Слава
Богу, что привезли, что в родной земле похоронят, что все как у людей будет...» Слушала,
соглашалась и снова плакала, потому что кричать уже не было сил, частые обмороки ничего
не меняли, она опять и опять возвращалась к действительности, где Сашка по-прежнему
лежал в гробу в военной форме и молчал... Бесконечно тянулись два часа гражданской
панихиды в фойе тарского дома культуры, подходили какие-то люди, говорили какие-то
слова, менялся караул у гроба, менялись ватки с нашатырным спиртом... Потом была дорога
до кладбища, и Сашку несли на руках друзья, сослуживцы, парни, которые вернулись из
Чечни... которые вернулись. Снова и снова шел дождь, но люди почему-то не садились в
автобусы, а молча шли за гробом, сохли под внезапно выглянувшим солнцем, а потом снова
мокли. Последние силы ушли на то, чтобы перед погребением подойти к гробу. Речи,
произносимые на могиле, утонули в потоках ливня, и только выстрелы из автоматов – салют
для её Сашки – глухо отозвались в голове...
Всё закончилось, все ритуалы были соблюдены, мероприятие прошло согласно давно
утвержденному плану. Остался простой тарский парень Паршуков Александр Васильевич с
двумя пулевыми ранениями в голову, двух месяцев не доживший до своих 20, и его могила
на городском кладбище. Остался маленький домик на окраине Тары, куда он так и не придет
никогда, чтобы скрипнуть калиткой и сказать: «Здравствуй, Мамочка, вот и я…»
ВОПРОС
Она висела на старой бельевой веревке, под навесом, в захламленной ограде.
Худенькая женская фигурка в застиранном платье, бессильно повисшие вдоль тела
натруженные руки, домашний тапочек, каким-то чудом удержавшийся на ноге и второй уже
на земле… Спокойное, еще не обезображенное смертью лицо, без тех ужасных симптомов,
которые обычно бывают у повешенных. Казалось, она просто остановилась, чтоб
передохнуть от домашних забот, остановилась на минутку и осталась навсегда в этом покое,
к которому так стремилась. В вечном, равнодушном покое.
Скорую помощь вызвали соседи, потому что надо было что-то делать, а что – они
просто не знали…Уже по приезде я услышал незатейливый рассказ про то, как приехала в
город женщина с сыном, как в долг сняла эту избушку, как несколько недель безуспешно